«Призвание святого Матфея» Караваджо

В поэтике великого итальянского художника Микеланджело Меризи да Караваджо эффекты светотени (кьяроскуро) являются не только элементом изобразительной виртуозности: они представляют собой мощное средство для передачи символических посланий.

В знаменитой картине «Призвание апостола Матфея», находящейся в часовне Контарелли церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези в Риме, художник образно пересказывает евангелиста Иоанна: Христос, Воплощённое Слово, Свет миру, позволяет людям принять Себя или отвергнуть. Его принимают те, кто в вере вручает Ему себя, а отвергают те, кто предпочитает свету тьму.

В прологе четвёртого Евангелия говорится: «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими» (1, 9-12).

На картине Караваджо такое противопоставление возникает из расположения и поз персонажей, изображённых под лучом света, разрезающего темноту пространства.

Тёмная лавка мытаря Матфея - это место, посвящённое поклонению «маммоне беззакония». Слово «маммона», напоминающее о божестве богатства в пантеоне древних финикийцев, обозначает в Евангелии идолопоклонство деньгам. Иисус использует его, когда предупреждает: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Мф 6, 24).

Длинный стол служит алтарём поклонения, за которым сидит небольшое собрание «поклонников», занятых подсчётом монет. В центре восседает мытарь Матфей: похоже, что он совершает своеобразную литургию, служителем которой он считает самого себя.

Внезапное появление Иисуса в сопровождении Петра вызывает различные реакции. Две фигуры на левой стороне настолько поглощены подсчётами, что не обращают ни малейшего внимания на вошедших и тем более на призыв Христа к Матфею. Наоборот, внезапный свет только усиливает их внимание к монетам, изучаемым даже с помощью пары очков.

 На этом же столе - перед Матфеем - на видном месте лежит книга записей, в которой перо мытаря старательно отмечает баланс прибыли и убытков этого обожествлённого капитала, бывшего до сих пор хозяином жизни Матфея, его мыслей и планов. Уже совсем другими они будут вскоре - и об этом времени возвещает входящий Посетитель. Это будут великие писания, которые Левий Матфей передаст своим Евангелием Народу Божьему и каждому верующему человеку.

Рядом с книгой мешочек с монетами напоминает по контрасту о предостережении Христа: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои...» (Мф 10, 9). Для совершаемой финансовой «литургии» вовсе не кажется чуждым присутствие вооруженных людей; даже меч того, кто сидит спиной к зрителю, воспринимается как инструмент, который имеет участие в ритуале. Неслучайно святой Франциск Ассизский говорил в свое время епископу Гвидо: «Если бы у нас было имущество, нам пришлось бы обеспечить себя оружием, чтобы защитить его».

В отличие от первых двух персонажей Матфей и молодые воины поражены внезапным появлением двух новых гостей; об этом говорит движение глаз, лиц и поворот тел. Руки мытаря передают несомненный, явный контраст: правая рука недвижимо лежит на столе, в то время как левая энергично устремлена к груди. Глаза Матфея вопрошающе устремлены на Христа, как бы спрашивая: «Для меня ли Ты пришел, прямо сюда, где только и делают, что торгуются и говорят о деньгах?»

Протянутые руки Христа и Петра не оставляют места для сомнений: «Твое занятие и твои деньги - это тюрьма для тебя. Пришло к тебе Царство Божие; оно стоит со Мной у дверей твоей жизни и требует именно тебя».

Что касается образа жизни, связанного с новым  приключением, говорит скромное одеяние двух вновь пришедших: оно составляет разительный контраст с изысканной и богатой одеждой присутствующих, наряженных в соответствии со вкусами современников живописца. Эта деталь - несоответствующие времени одеяния Иисуса и Петра - отсылает к извечной злободневности дилеммы между поклонением Богу и идолопоклонством денег: это противостояние никак не меняется с течением временем или с изменением моды.

Рассматривая эту сцену более внимательно, можно заметить одну деталь, которая требует дальнейшего исследования: рука Иисуса - в жесте и в положении пальцев - повторяет с удивительной точностью жест, зафиксированный на расписном потолке Сикстинской капеллы. Именно там другой Микеланджело - Буонарроти - изобразил сотворение человека.

Руку Адама из Сикстинской капеллы, которая через прикосновение пальца Бога пробуждается к жизни, мы находим на картине в римской церкви Сан-Луиджи-Деи-Франчези. Это рука Иисуса, Который, согласно богословию святого апостола Павла, является новым Адамом, и этот новый Адам пришёл в мир привить человеку божественную жизнь в Святом Духе.

Эта рука исполненного Божественной благодати Сына Человеческого, протянутая в направлении грешника Матфею, заполняет пространство между Богом и человеком, засыпает ту пропасть, которую наш общий предок вырыл своим грехом в ущерб самому себе и своим потомкам. Именно через руки Сына, нового Адама, Отец сможет рождать Себе других детей в Святом Духе. Эти дети будут освобождены от, казалось бы, непобедимой силы, которая ввергает их в рабство смерти. С Христом, и через Христа начнется новый исход освобождения к жизни, которая не будет иметь конца. Именно этот новый исход становится причиной трогательного призыва к мытарю Матфею оставить всё и стать одним из Двенадцати, которые ближе других следуют за Господом.

Эта деталь, связанная с протянутой рукой Спасителя, поднимает среди прочего вопрос относительно Сикстинской фрески: почему Микеланджело, интерпретируя рассказ из Бытия, отклонился от библейского образа (Быт 2, 7): «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою?» Что это - лишь формальный выбор, который давал возможность художнику избегнуть изображения Творца в менее эстетичной позе, дующим на лицо Адама, и поэтому Микеланджело предпочёл более гармоничное движение двух вытянутых рук?

Ответ на вопрос находится в хорошо известном, древнем гимне римской литургии Veni Creator Spiritus, который наделяет Святого Духа титулом Digitus paternae dexterae, означающим «перст правой руки Небесного Отца». Затем, в следующих стихах мы находим воззвания, полностью совпадающие по своему характеру с темой Божественной жизни, которую Господь вдохнул в человека: «Accende lumen sensibus, infunde amorem cordibus» («Зажги свет чувств, всели любовь в сердца»).

Вспышка света и его отблески - дело Святого Духа - ещё ярче выражены лучом, ворвавшимся в пространство одновременно со входом Иисуса и апостола Петра: этот ослепительный луч вдыхает жизнь всему контрасту цветов, теней и выражений, фигурам и лицам маленького собрания.

Именно со входом Христа эта темная комната освещается. В самом деле, через окно ни один проблеск не просвечивает, чтобы победить нависающую тень.

Вместо этого в пространстве затемнённого окна, над вытянутой вперёд рукой Иисуса, вырисовывается крест, лишённый даже намека на славу. Этот крест нельзя не заметить, и он обладает самым очевидным символическим смыслом.

Ещё одно, последнее замечание касается факта, выходящего за пределы нормы по отношению к классической иконографии: фигура Христа помещена на фоне, в то время как на переднем плане расположена фигура Петра, изображённого со спины. Первый из апостолов своей рукой повторяет по-своему, почти застенчиво, жест Христа: в намерениях художника  он символически представляет собой образ Церкви. Караваджо ставит нас перед точным указанием о том, что призыв следовать за Христом проходит через Церковь, которая сочетает в себе величие и нищету, порывы веры и отвержения.

Послушание зрелой веры часто включает в себя конкретную жертву, которая всегда обуславливает пребывающую в паломничестве Церковь, и которую она должна уметь великодушно приносить. Именно проходя через многие противоречия и выстрадав их, верующие призваны искать встречи со Христом. Именно так искатель Бога открывает для себя благородство лика Иисуса Христа, а также силу жеста, которым Господь призывает людей следовать за Ним.

(Итальянский журналист Джорджо Алессандрини)