Слово и вселенная: отношения между человеком и природой на картине Винченцо Катены «Св. Иероним»

Христианский гуманизм итальянского Возрождения формирует совершенно новую художественную тему, привлекательную визуально и в ещё большей степени в богословском плане: человек, который в окружении природы находит Бога в Священном Писании. Эту тему разрабатывали прежде всего венецианцы, которые сделали чтение Библии на фоне пейзажа сюжетом, наполненным особой поэзии.
Достаточно вспомнить ту серию изображений св. Иеронима, который в Венеции пятнадцатого и начале шестнадцатого века считался почти что символом библеистики, а также любви к природе. Это десятки полотен и гравюр, возникшие на закате Раннего Возрождения: знаменитые произведения Джованни Беллини, Веттор Карпаччо, Антонио и Бартоломео Виварини, Чима да Конельяно, Винченцо Катена, Тициана, Лоренцо Лотто и многих других.

Наиболее полным примером этого типа является, пожалуй, небольшая картина, приписываемая кисти Винченцо Катены, которая теперь хранится в лондонской Национальной галерее. Датированная примерно 1513 годом, и, в силу небольшого размера – 72 на 97 см – несомненно, предназначенная для частной коллекции, картина изображает св. Иеронима в его кабинете, читающим у открытого окна. Это самый настоящий кабинет, в котором главное место занимают большой аналой и различные книги, лежащие в раскрытых шкафах: иконографическая ссылка на интересы святого экзегета, который в четвертом веке перевел и прокомментировал Библию; но это также локальная, созвучная тому времени и, вероятно, личная ссылка.
Известно, что в конце пятнадцатого века Венеция первенствовала между центрами библейской культуры, благодаря её еврейской и православной общинам, которые благоприятствовали изучению священных текстов на языке оригинала (по примеру, именно, святого Иеронима). Вследствие того успеха, который имело в Венеции, обрело начало новое средство распространения культуры, то есть, печать.
Мы также знаем, что среди друзей Винченцо Катены были и те, кто имел непосредственное отношение к книгам: гуманисты и прославленные писатели, такие как Пьетро Бембо, будущий кардинал; Антонио ди Марсилио, будущий канцлер Венецианской Республики; и некий Бартоломео да Габиан, книготорговец, лавка которого находилась на рынке Риальто, рядом со знаменитым одноимённым мостом.

Особенно замечательной в этой картине является та психологическая проницательность, с которой художник сумел передать парадокс библейской духовности. Святой Иероним сидит, склонившись над книгой. Его спина изогнута и несколько напряжена, голова опирается на правую руку, как у тех, кто читает что-то трудное и приходится делать усилие, чтобы понять. Тем не менее он кажется спокойным и уверенным в том, что обязательно найдёт то, что ищет. Это спокойствие передают также формы монументального аналоя с примыкающим к нему массивным столом, которые художник противопоставил тонкой и беспокойной фигуре святого: длинные горизонтальные линии мебели, кажется, возникают из архитектурной логики комнаты, и создают впечатление нерушимой стабильности, неопровержимой, как математическое правило, хотя и смягчённой тёплым светом сумерек. Мы говорим о парадоксе, потому что здесь, – как это часто бывает в процессе исследования, особенно если оно отмечено сильными личными убеждениями, – психическое и физическое напряжение сосуществует с чувством глубокого покоя.
Другие детали картины помогают понять это парадоксальное спокойствие святого. Перед тем как приняться за чтение, святой Иероним снял не только кардинальский головной убор, но и тапочки. Ясно, что, как Франциск на картине Беллини - и особенно, как Моисей перед горящим кустом – Иероним знает, что он идёт навстречу с «Богом Авраама, Исаака и Иакова». Лев, дремлющий в левом нижнем углу, напоминает легенду о святом, который, освободив животное от причинявшего боль шипа, обрёл для себя самого верного спутника. Кроме того, расположенный рядом с перепелом, лев, возможно, наделяется более символическим значением: вероятно, художник хотел напомнить о библейской надежде на окончательное примирение конфликтующих элементов природы.
Даже пейзаж, видный из окна кабинета, следует рассматривать в терминах, почерпнутых из книг, которые здесь определяют мир святого толкователя. Поэтому можно объяснить очарование этой картины мудрой подачей деталей, почти наслоением образов и стилистических эффектов, которые вызывают в памяти не столько тексты, сколько контексты, более или менее общие места, связанные с библейскими темами, полными эмоционального заряда.
Но отношения между человеком, природой и Библией состоят не просто в живописном переплетении литературных аллюзий, каким бы лирическим оно ни было. Между этими реальностями существует также важная онтологическая связь, которая была заново открыта во время Синода о Слове Божием в жизни и миссии Церкви.
Но сначала мы должны поставить методологическое условие, исходящее из самой Библии: здесь говорится о вере, которая в Писании является неотъемлемой частью всего духовного, интеллектуального и чувственного опыта человека.
Вера, как она описана в Библии, помогает «понять», почему она добавляет что-то к чувствам. Поэтому любая речь, в которой говорится о Библии,– даже «речь», выражающаяся через библейский сюжет, ставший основой живописного полотна или скульптуры – должна начинаться с «ожидаемого», но «невидимого».
Что же это такое? Что мы должны представить себе, на что святой Иероним надеется, не будучи в состоянии видеть? И каким он увидит то, что стоит перед ним, подняв взор от священной книги? Или, – если поставить вопрос по-другому, – какой, по мнению художника и заказчика, святой Иероним увидел бы гору? Какими глазами они сами видели эту нарисованную гору, и каким глазами смотрели на реальные горы, которые окружают и защищают Венецию с севера? Или мы – когда от слов или изображений, проникнутых словами, мы переходим к вещам в их непреклонной конкретности и недостижимой автономности – что же мы видим, благодаря библейской культуре, которую нам оставили тридцать веков цивилизации и веры? Прежде всего, когда Иероним обращает свой взор к творению, вера позволяет ему найти ответ на сакраментальный вопрос человека: «Кто поможет мне? Кто даст мне силы, в которых я нуждаюсь?». Святой признаёт в горе конкретный знак постоянного присутствия и силы «Господа, сотворившего небо и землю».
В действительности, однако, отношения с природой, изложенные в Библии, являются более тесными: они выходят далеко за рамки простого признания. Например, как бы развивая мысль Псалма 120: «Возвожу очи мои к горам (...) Помощь моя от Господа», поэт продолжает в Псалме 124: «Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Псалмопевец, кажется, говорит, что человек через веру может не только увидеть в природе и признать внешний знак Божьего присутствия, но и войти в систему зримых знаков: стать «как Гора Сион».
Отсюда – то есть, из убеждения, что возможна такая тесная связь – проистекает красноречивая деталь картины Винченцо Катены: чувство абсолютной, нерасторжимой гармонии между элементами изображения, несмотря на очевидную напряжённость, или, возможно, усталость, святого.

Мы можем отметить композиционные средства, с помощью которых художник придал форму этим убеждениям: как он противопоставил угловатому и подвижному контуру святого Иеронима длинные горизонтальные линии архитектуры и аналоя; но также отметим пологий силуэт горы, видимой вдали – силуэт, который, поднимаясь справа налево, повторяет диагональный наклон спины святого и его рук, опирающихся на аналой, создавая в композиции симметричное движение между читающим человеком и горой, которая «не подвигнется».
Эта мистическая связь имеется в других местах Библии, особенно в книгах Премудрости. Но, – и это важно, – связь эта не является односторонней.
Если творение «обнаруживает» скрытое измерение человека, то человек, в свою очередь, проявляет нечто от мира природы. Согласно Библии, земная природа, хотя и созданная до человека, находится в подчинении у человека и вовлечена в несвойственное ей измерение жизни, которое полностью принадлежит человеку: то есть, в её нравственное измерение. Когда в дни Ноя Бог «увидел, что велико развращение человеков на земле» и «раскаялся, что создал человека на земле», Он наказал не только человека, но и землю. Но если на заре времён земля должна была понести наказание, заслуженное человеком, однажды она будет иметь свою часть в милосердии, оказанном людям.

Затем, в Новом Завете, святой апостол Павел ещё больше выявляет древнееврейское чувство нравственной общности между человеком и природой, настаивая на том, что «тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего её, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим 8: 19-21).
Так что между человеком и природой существует самое настоящее родство, и «плоть», о которой часто говорит святой апостол Павел, кажется, включает также творение! Но внимание: это родство, а не равенство; в конце концов, всё зависит от нравственной жизни человека.
В картине Винченцо Катены именно человек, а не природа, занимает первый план. Гора, своей недвижимой массой, могла бы, возможно открыть святому старцу какой-то существенно важный аспект человеческого характера, но именно святой, своей настойчивостью в труде исследователя, открывает горе цель этой физической неподвижности.
Человек отождествляет себя не с творением, – даже если он чувствует глубокую связь с ним, – но с Творцом. То есть, он считает себя собеседником в диалоге, – или, лучше, в «священной беседе», – в которой Творец говорит ему через творение о творческой роли, которую человек должен принять по отношению к другим существам.
Остаётся прокомментировать последнюю деталь произведения Винченцо Катены, самую важную для прочтения картины, которая наполняет её смыслом, усиливая этот непередаваемый диалог, который мы описали. На фоне неба мы видим тонкое распятие, прикреплённое к кафедре, которое, с его вертикальной обособленной линией, доминирует над всеми горизонтальными формами комнаты. Мы понимаем, что, когда святой поднимет глаза на творение, он увидит гору, город и всё остальное через то Слово, посредством Которого, – как верит он, Иероним, – и был создан мир.

О. Тимоти Вердон

При использовании материалов ссылка на русскую службу Радио Ватикана обязательна.