Остается лишь тот, кто любит. Евангелие, Церковь и женщины

В нашей сегодняшней передаче – статья главного редактора итальянского журнала «Посланник Святого Антония» отца-францисканца Уго Сарторио «Остается лишь тот, кто любит: Евангелие, Церковь и женщины».

С пришествием в Вифанию начинается последняя неделя земной жизни Иисуса. После чуда воскрешения Лазаря растет враждебность желающих смерти Равви из Назарта. «Первосвященники же и фарисеи дали приказание, что если кто узнает, где Он будет, то объявил бы, дабы взять Его» (Ин, 11, 57). Иисус понимает, что отныне никакой знак не может убедить Его противников, кроме знамения Ионы, жизни, сокрытой в чреве земли, Его дара Себя без остатка ради любви: «Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф, 12, 40): это текст евангелиста Матфея, который, в отличие от Луки, истолковал знамение Ионы в пасхальном смысле, применив его к смерти и воскресению Иисуса. Третий евангелист, говорящий к язычникам, а не к евреям, предпочёл сделать акцент на миссионерском измерении проповеди к язычникам: «Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной, и вот, здесь больше Ионы» (Лк, 11, 32).
В то время как мы наблюдаем усиление атмосферы насилия и лжи, на сцену выходят актеры и обозначается место действия. Мы находимся в Вифании, местечке, которое хорошо известно читателям Евангелия от Иоанна, селении, где живет друг Иисуса, куда Он часто возвращается и находит уют и тепло в доме Лазаря. Вместе с Лазарем живут его сёстры, Марфа – о которой мы знаем, что она занималась хозяйством (ср. также Мк 10, 40) – и Мария, которую Иоанн подробно представляет в предыдущей главе, упомянув ее имя восемь раз.
Есть еще один персонаж, Иуда: его вопрос — «Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?» (Ин 12, 5), — вызывает негодующий ответ Иисуса: «Оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда» (Ин 12, 7-8). В то время как Марк говорит обобщенно о «некоторых» из присутствовавших (14, 4), а Матфей указывает на учеников (26, 8), лишь Иоанн выставляет в этом эпизоде на первый план, как солиста, Иуду, подчеркивая тем самым дистанцию, возникшую между ним и Учителем.
Мария из Вифании действует и молчит. У нее нет каких-то теорий, которые нужно было бы доказывать.
В этом – вся конкретность женщин, связанная с жизненной интуицией, с защитным инстинктом, с желанием всегда и повсюду ставить в центр человека, почитать его. Можно с полным правом говорить об affectus fidei, о вере как о чем-то, что прикасается к нам, что охватывает нас сверху, о вере ощущаемой и ощутимой, не о сухом и отвлеченном знании ее содержания, но о вовлечении в нее всех наших чувств, ощущений, жестов, всего тела; о вере как о самой пылкой любви, которая не боится даже быть неправильно понятой.
Упрек Иуды или, согласно Евангелиям, учеников, звучит сурово: Мария, помазавшая ноги Иисуса драгоценным миром, воспринимается ими как одержимая демоном расточения, чрезмерной и навязчивой заботы об Иисусе, Которому, по их мнению, нет дела до земных проблем. Этот упрек является предательством логике Евангелия, желанием действовать «во благо», ставя превыше всего материальную сторону жизни. Иисус называет жест женщины (в версии Марка, 14, 6) «прекрасным делом» (kalòn èrgon), – а не «добрым делом» согласно даже недавним переводам, – то есть, делом, в котором человек полностью выражает себя, свои самые глубокие намерения, без какой-либо театральности. Кроме того, действие женщины (также согласно Евангелию от Марка) имеет, по словам Иисуса, не внешнюю направленность, – «для Меня», но внутреннюю, «во мне / en emòi» (ср. 14, 6).
Исходя из этих двух размышлений, может возникнуть два вопроса к посвященной жизни наших дней. Что отличает доброе дело от дела прекрасного? Чем преимущественно занимаются люди, посвятившие себя Богу, добрыми или прекрасными делами? «Прекрасные дела – писал кардинал Мартини – не являются внешними (как молитва, пост, милостыня), это дела, описанные в пятой главе Евангелия от Матфея, а именно блаженства. Прекрасно быть бедным, не служить деньгам, быть простым и чистым сердцем, быть миротворцем. Таким образом жест этой женщины относится не столько к эффективным делам, сколько к прекрасным, которые характеризуют человека, точно так же, как блаженства являются выражением духа, в котором живет человек».
В самом деле, доброе дело может иметь двойную цель, скрытое намерение, не всегда бескорыстное. Если воздают хвалу Богу, это можно использовать так же для того, чтобы прославиться самим. Рассмотрим разницу, которая существует между тем, чтобы жить своей жизнью, помогая время от времени бедным, жить с бедными или жить как бедные. В этой последовательности мы проходим от доброго дела к делу прекрасному. И в этом прекрасном деле более явственно проступает Царство Божие и его плоды. Второй вопрос звучит так: «Каково качество нашего ученичества?». В тексте Иоанна, глава 12, стихи 1-11, а также в Евангелии от Марка, 14, 1-9, сопоставляются две модели ученичества.
Обычно сравнивают Иуду с Петром, из-за того, что они оба предали Учителя, но это предательство имело два абсолютно противоположных результата. Но здесь есть также возможность сопоставить мужское ученичество с женским, дружбу, терпящую поражение с одной стороны и дружбу, которая сохраняется не взирая ни на что, с другой. Согласно евангельскому рассказу, Иуда и Мария из Вифании совершают самые сокровенные жесты по отношению к Учителю: Иуда, предатель и причина смерти Иисуса, целует Его, Мария из Вифании, верная ученица, помазывает миром Его ноги и осушает их своими волосами.
Жест Марии бескорыстен, поскольку обращен к Иисусу, Который символически стоит на пороге смерти. Иуда своей критикой выдает свою рабскую страсть к деньгам. Евангелист восхваляет жест Марии тонким наблюдением: дом наполнился благоуханием от мира. Вопрос же Иуды – это обман, и рассказчик подчеркивает его нечистые намерения. Иуда Искариот, предатель, является не только антагонистом Иисуса и Марии из Вифании, но также прототипом тех, кто предают дружбу Иисуса за горстку монет. Равным образом Мария из Вифании является не только женщиной, помазавшей Господа миром: она воплощает всех, кто любит Иисуса искренним и благодарным сердцем. «Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет, в память ее, и о том, что она сделала» (Мк, 14, 9). Поражает это «в память ее», которое связывает неразрывным образом проповедь Евангелия с этим прекрасным жестом женщины из Вифании. Эта фраза стала флагом феминистской теологии, из которой стоит упомянуть книгу Элизабет Шлюссер-Фьоренца, опубликованную в 1984 и так и озаглавленную: «В память ее».
Кроме этого есть еще один наказ Иисуса, сохранившийся в веках: «сие творите в Мое воспоминание» (Лк, 22, 19) в связи с евхаристическим жестом, хотя это выражение не следует понимать в ограничительном смысле, как повторение некой формулы, – оно скорее подразумевает репрезентацию всей жизни Иисуса в «максимально обобщенном акте веры» (Игнация Анджелини).
Теперь, когда эта вторая память стала сутью жизни христианской общины, память о женщине из Вифании угасает. В Церкви на протяжении веков была своего рода аллергия на благоухание Вифании: жест Марии считался слишком женским, слишком личным, вызывающим смущение: не следовало слишком доверяться доводам сердца. Поэтому в жизни, на уровне присутствия, практики, передачи веры женщины заняли первые места, в то время как в Церкви (в ее структурах, в ее теологии, в пастырской деятельности) установился главным образом мужской, патриархальный приоритет. И так было с самого начала.
Но женщины были первыми свидетельницами Воскресшего, и это подчеркивает Йозеф Ратцингер в своей книге «Иисус из Назарета. От восшествия в Иерусалим до воскресения» (2011). Они появляются в повествовательных текстах, меньше связанных с юридической структурой зарождавшейся Церкви (в иудаизме только мужчины считались достоверными свидетелями на суде), уступая дорогу мужчинам в традиционно мужских профессиях. Женщины там есть, но они остаются невидимыми. И, возможно, Церковь по сей день платит дань за это беспамятство, за то, что «память о ней» не была на высоте, если, как провокационно пишет теолог Армандо Маттео, в итальянском католичестве – и не только – мы являемся свидетелями бегства сорокалетних, и возникновения беспрецедентной ситуации. Отметив, что «веками молчаливая крепость католической Церкви является присутствием женщин: это они главным образом передают веру детям, это они своим бескорыстным и неоценимым сотрудничеством несут многочисленные церковные служения», автор задается вопросом: «чем сегодня была бы Церковь без женщин-катехизаторов, без монахинь, без “синьорин”, занятых служением христианским общинам?», в то время как остаток книги («Бегство сорокалетних») посвящена констатации и оценке новой формы отсутствия: после молодежи, значительную часть которой Церковь уже потеряла, настал черед женщин. Причин, приведших к этому отклонению, множество, но одной из них, несомненно, является низкая оценка женского начала, которую автор выражает точными словами: «Женщины в Церкви ответственны за все, но в итоге не решают ничего. Как молчать о том, что от них ждут лишь конкретного служения, мелочей, в то время как оперативные решения остаются в руках мужчин, и что тем самым система власти в Церкви ничем не отличается от широко распространенной системы власти в обществе?».
Если есть факт, на котором сходятся четыре Евангелия, то это тот, что касается присутствия женщин у гроба утром пасхального дня: рано утром, еще затемно, несколько женщин идут ко гробу Иисуса. Естественно, в изложении этого факта есть некоторые различия, то есть, авторы Евангелий расходятся в том, сколько женщин было на самом деле, о том, что они увидели у гроба и о том, как они реагировали на то, что услышали и увидели. Но все авторы сходятся в одном, что вне всякого сомнения речь идет о дальнейшей демонстрации верности Иисусу, и что с того момента, начиная с этого жеста преданной привязанности к Учителю и другу, женщины входят, как главные действующие лица (с вышеуказанными ограничениями) в повествования о воскресении. Наиболее подробным в этом отношении является текст Иоанна. Не желая давать подробное толкование на стихи 1-8 главы 20 из Евангелия от Иоанна, подниму один почти очевидный вопрос.
Почему после креста, смерти, погребения ученики (мужчины) бегут, а женщины остаются? В то время как первые следовали за Иисусом, потому что видели в Нем возможность осуществления славного, победного замысла с человеческой точки зрения, женщины следовали за Иисусом потому, что любили Его. И лишь тот, кто любит, остается! Точно так же, как остается и плачет у гроба Мария Магдалина: «Унесли Господа моего» (20, 13), – причитает она. Именно тогда она видит двух ангелов; в то время как Петру и Иоанну не было даровано блаженство присутствия ангелов, Мария Магдалина получила его, потому что Иисус заботится о тех, кто заботится о Нем. Затем женщина оборачивается и видит Иисуса, не зная, что это Он. Лишь услышав свое имя, она бросается навстречу Иисусу. Но в тот момент желание вернуться к прошлому является сильным, хотя сразу сталкивается с упоминанием Иисуса о будущем. Вера – это новизна, абсолютная новизна, в которой нет места привычке. И именно так женщина становится первой вестницей воскресения, апостолом среди апостолов, той, которой доверено послание, которое изменяет историю, в том числе и нашу, если мы этого пожелаем.

При использовании материалов ссылка на русскую службу Радио Ватикана обязательна.