Ценность грязных рук: Иосиф-плотник Жоржа де Латура

Среди самых восхитительных образов католического искусства семнадцатого века есть полотно Жоржа Дюменика де Латура, на котором изображен мальчик Иисус, держащий свечу для святого Иосифа, продолжающего заниматься в ночи своим ремеслом плотника. На первый взгляд в сюжете нет ничего необычного: сын ремесленника, помогая отцу, приобщается к труду; однако в этом случае сыном является сам Свет Мира, Премудрость во плоти, и его отец – склонившийся над работой, – кажется склонившимся над ребенком, и просвещается им.
Годы спустя, когда Христос вернется в Назарет, чтобы учить в синагоге селения, где Он был воспитан Иосифом вместе с Марией, люди будут изумляться спрашивать друг друга: "Откуда у Него такая премудрость и силы? не плотников ли Он сын? не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков и Иосий, и Симон, и Иуда? и сестры Его не все ли между нами? откуда же у Него всё это?" (Мф 13, 54-55). Но, цитируя в вопросительной форме недоумение людей, евангелист подразумевает, что мудрость Иисуса идет не от других, и что, нет, он не сын человека, воспитавшего Его, плотника Иосифа, а Сын Божий.
И в картине Жоржа де Латура говорится именно об этом: художник делает лик Иисуса главным источником света на полотне, и играет эффектом полупрозрачности Его левой руки; эта тонкая рука, которая, кажется, благословляет деревянный брус, над которым работает Иосиф, становится еще одним знаком, указывая, что высшим «просветлением» станет именно смерть на кресте, добровольно принятая взрослым Христом, которая откроет всем нам путь к вечной жизни.
Этот шедевр, подаренный Лувру одним британским коллекционером в 1948 году, является типичным для стиля художника Лотарингии, который считается самым успешным французским последователем школы Караваджо, широко распространенной тогда в Европе. Родившийся в 1593 году, еще будучи молодым художником, он имел заказы от герцога Лотарингии, а в 1639 году Жорж де Латур упоминается в одном документе в качестве peintre du Roi, то есть, придворного художника; через несколько лет будет работать для герцога де Ла-Ферте Сеннектерра, королевского губернатора Лотарингии.
Но Латур по своей природе не был придворным художником, и его стиль далек от итальянизированного классицизма его современников Симона Вуэ и Никола Пуссена, проживших на протяжении многих десятилетий в Риме, где в тот период доминировала школа Карраччи.
В Риме была также "школа" последователей Караваджо - Сарачени, Манфреди и Валентин - но караваджизм де Латура ближе к караваджизму голландских последователей Меризи, – Геррита ван Хонтхорста и Хендрика Тербрюггена.
Поэтому на вопрос, был ли Жорж де Латур когда-нибудь в Риме, нужно отвечать помня о том, что Лотарингия являлась своего рода переправой, она располагалась на перекрестке двух крупных культурных осей: одна из Италии в Нидерланды, а вторая из Парижа в империю Габсбургов. Латур, вполне возможно, мог отправиться в Рим, а также в Утрехт, но в любом случае он мог найти много скандинавских художников в Риме, а в Голландии – многих живописцев, работавших в итальянской манере.
Как бы то ни было, можно с уверенностью утверждать, что его стойкое пристрастие к ночным сценам, таким, как Св. Иосиф-плотник, связано не с общим для итальянских караваджистов интересом к драматическим эффектам светотени, а скорее с новым жанром, разработанным в ту эпоху в основном голландцем Герритом ван Хонтхорстом, известным в Италии ( где он работал в течение длительного времени ), как Герардо делла Нотте, «Ночной Герард».
В дополнение к свету, с его спектром значений, взятых из католической мистики тех лет, Святой Иосиф Латура имел целью нести и другие послания современникам. В связи с "монументализацией рабочего" в этой картине историки подчеркнули влияние францисканского ордена в Лотарингии семнадцатого века. Но в этом полотне также ощущается духовность святого Франциска Сальского, чей труд Введение в благочестивую жизнь был опубликован в 1609 году, то есть, более или менее за тридцать лет до работы Латура, которая, как правило, датируется примерно 1640 годом.
Трактат Франциска Сальского отвергает старую иерархизацию духовных путей - перспективу tria genera hominum (трех родов людей, священствующих, монашествующих и мирян) - в пользу концепции внутреннего совершенства, как доступного для всех, и духовного восхождения, как полной реализации человека.
В старом плотнике, склонившемся над работой, видны именно эти ценности, которые он практиковал на протяжении всей своей жизни, перед Божественным Словом, ставшем плотью. И тот факт, что Иисус, Сын Божий, имеет черты и одежды сына определенного народа, входит в логику этой концепции. Латур буквально настаивает на реальности Воплощения, показывая под ногтями левой руки ребенка линии грязи, какие может иметь мальчик-подмастерье - честную грязь под ногтями, что мы также видим под ногтями Иосифа и в складках его грубой кожи.
Это новое и смелое прочтение: сын Божий, пришедший среди людей, принимает даже их грязь, честный знак их труда. И – это действительно замечательно – именно эта детская рука, уже отмеченная несовершенством, пропускает свет, скрывая его источник, но принимая его тепло. Само пламя, горение которого остается скрытой за этой рукой, стоит перед Божеством, скрываемое, и в то же время являемое плотью Иисуса.
И св. Иосиф, который, работая, пристально смотрит на ребенка, воспитание которого было возложено на него, улавливает нечто от того огромного достоинства, которым Бог наделил нашу человечность во Христе.
Это достоинство, согласно Латуру, не отменяет, но делает более ценной индивидуальную историю: достаточно отметить положение рук и ног двух персонажей. Руки Иосифа ( которые мы видим в первую очередь, смотря слева направо ) являются сильными и опытными, но огрубевшими, руки же ребенка тонкие, деликатные, с естественно элегантной, поэтичной жестикуляцией; и напротив, ноги их больше похожи – ноги Иосифа большие, ноги отрока Иисуса маленькие, но они оба обуты в грубые рабочие сандалии.
Таким образом, в этом прочтении слева направо Латур подсказывает переход от старого, большого и громоздкого и заскорузлого к новизне детства, к юности, элегантности, жизненности – как если бы, глядя на свет, Иосиф провидит свою новую форму, первозданную красоту, к которой призывает его Бог.

(о. Тимоти Вердон)

При использовании материалов ссылка на русскую службу Радио Ватикана обязательна.